Древние греки очень любили собираться на симпосие (др.-греч. πόσιον) — ритуализированном пиршестве, которое сопровождалось буйным весельем, играми и беседами. И хотя слово «симпозиум» произошло именно от этого древнего термина, все источники утверждают, что значение слова сильно изменилось в наши дни. Однако опытные «симпосиасты» с этим не согласятся, ведь связь очевидна: симпозиум в рамках семинара первого года – действительно пиршество, только пиршество ума.
Устанавливать связи между совершенно несовместимыми на первый взгляд вещами, достигать их сути, а порой наделять их абсолютно новым смыслом — всё это задачи, которые ставит перед студентами симпозиум. Наверняка, мало кто задумывался, как при помощи музыки Вагнера можно понять философию Ницше, или как объяснить, какое отношение фреска Микеланджело имеет к трудам Гессе. Может показаться, что задания эти в некоторой степени абсурдны и бесполезны, но именно эта абсурдность выводит за пределы привычного мышления и указывает иной путь — путь творчества и созидания.
В первую очередь подготовка к симпозиуму – это неимоверные интеллектуальные усилия. Они направлены на то, чтобы пробудить в нас нестандартный взгляд на гуманитарное знание, воплощённое в литературе и произведениях искусства. По-настоящему мыслить и генерировать новые идеи — всегда мучительно. Этот процесс связан со множеством препятствий, которые сбивают с толку и временами заставляют почувствовать себя совершенно беспомощным. Чем сложнее задача, тем больше заблуждений, и поэтому осилить её в одиночку – практически невозможно. По этой причине подготовка к симпозиуму проходит в мини-группе из 6-8 человек, каждый из которых готов подхватить идею предыдущего, развить её и дополнить. В таких условиях болезненный процесс креативного мышления превращается в приятное времяпрепровождение в кругу друзей. Представьте, что вы собрались с друзьями за чашечкой кофе и обсуждаете прочитанные книги и музыку. Разница только в том, что результат ваших размышлений нужно представить аудитории в зале, где соберётся весь поток, чтобы посмотреть на итоги работы коллег.
Во время последнего симпозиума нашей группе (Анастасия Тумель, Алина Шиманская, Виктория Василевская, Ольга Жогло, Екатерина Шафранович, Владислав Басс, Виталий Салевич, Мария Стёпкина) досталось задание, которое звучало следующим образом: «Как при помощи музыки Рихарда Вагнера, а точнее его оперы «Тристан и Изольда», можно понять философию Фридриха Ницше?» Самое интересное, что ответа на этот вопрос нет нигде, даже в интернете, поэтому нам приходилось искать его своими силами, устраивая абсолютно истощающие брэйнстормы. Мы детально изучили биографии и творчество обеих личностей, их революционные подходы, углубились в древнегреческую трагедию и в конечном итоге актуализировали всё это и связали с гуманитарным знанием в современном мире.
В первую очередь наша команда отталкивалась от идеи, что музыка – это универсальный язык: он не стеснён никакими национальными и лингвистическими рамками. Далее мы пытались «перевести» философские труды Ницше на язык музыки, а для этого нужно было нащупать некоторые точки соприкосновения. Во-первых, обоих — и Вагнера, и Ницше — объединяет революционный подход, который является основным стержнем их творческой мысли. Вагнер перевернул все общепринятые понятия о прежних музыкальных формах и предложил нечто альтернативное. О революционности и абсолютной уникальности Вагнеровской музыки в полной мере свидетельствуют многочисленные отказы ставить оперу «Тристан и Изольда». Публика на тот момент ещё просто не созрела для этого. Ницше также представляет собой совершенно уникальный феномен в среде немецкой классической философии и самого общества. «Бог умер»—одной этой фразы достаточно для того, чтобы взбудоражить общественность и заявить о себе как о революционере.
Удивительным образом Вагнер и Ницше привели нас к колыбели всей современной европейской культуры — к Древней Греции. Больше всего нас интересовала древнегреческая трагедия, которая воплотилась в вечной борьбе противоположностей, Аполлонического и Дионисийского начал, в философии Ницше и опере Вагнера. Аполлоническое являет собой порядок и рациональность, в то время как Дионисийское — это хаос и опьянение. Ницше считал, что греки нашли в трагедии спасение от неизбежного пессимизма бессмысленного бытия через принятие суровой действительности. Рихард Вагнер в своей музыкальной драме также воскрешает древнегреческую трагедию, ведь «Тристан и Изольда» — прежде всего история любовной страсти, которая правит всеми действиями и поступками героев, подобно тому как в великих греческих трагедиях героями руководила судьба или рок. Вагнер и Ницше прекрасно понимали, что нечто неконтролируемое, дионисийское тянется красной нитью через всю человеческую жизнь, и противостоять этому бессмысленно. Остаётся только принять это и воспеть, как пели дифирамбы Дионису древние греки.
Ещё один общий мотив творчества Ницше и Вагнера – бегство от действительности. Основная часть действия оперы «Тристан и Изольда» происходила именно под покровом ночи, потому что только там влюблённые могли скрыться от действительности, которая разлучала их при свете дня. Ночью мы окунаемся в царство сновидений и на какое-то время забываем о существующих в реальности проблемах. Это то самое бегство от жизни, о котором говорил Фридрих Ницше. Это бегство и есть попытка уйти от чувственности, попытка избавиться от того Дионисийского, что является основой индивидуальности.
Однако все эти рассуждения не имели бы никакого смысла, не попытайся мы актуализировать их и применить к области гуманитарного знания. Очевидно, Вагнер и Ницше были непосредственными людьми. Они выделялись из толпы и призывали следовать их примеру. Проблема посредственности существует и в наше время, только сейчас в связи с процессом глобализации она приобрела более масштабный характер. Общество, система образования и ценностей представляют собой своеобразный конвейер, с которого сходят одни лишь копии, произведённые в соответствии с некими стандартами и заранее заданными параметрами.
Ещё одно осознание, к которому нас подтолкнуло противоборство Аполлонического и Дионисийского, – это дисбаланс между гуманитарным знанием и рациональным, порой слишком рациональным, научным мышлением. В “Ecce Homo” Ницше писал, что «немецкая нация с завидным аппетитом продолжает питаться противоположностями и без расстройства желудка проглатывает «веру» вместе с научностью, «христианскую любовь» вместе с антисемитизмом». И это было в конце XIX века. Сейчас, спустя столетие очевиден явный перевес этой самой «научности». Французский социолог и философ Клод Леви-Стросс сказал: «XXI век будет веком гуманитарных наук — или его не будет вовсе». И действительно, если люди не возьмутся за воспитание своей души, то мир действительно может стать смертным.