День первый
Заметки начинающего писателя
Если хочешь научиться писать, сперва нужно сесть рядом с писателем. А лучше, когда единомышленников больше и мы все садимся вокруг него. Плотнее, ближе – вдруг писательский дар передаётся воздушно-капельным путём? Впрочем, на это уповать не стоит. Именно поэтому второе, что мы делаем, – пытаемся разобраться в том, как пишут другие, уже добившиеся успеха, авторы. Читаем тексты известных писателей, а также варианты переводов, и стараемся подмечать, какие именно приёмы, литературные тропы да и просто слова делают литературу литературой. Сравнивали ли вы когда-нибудь колокола с чайным сервизом? Бродский в своей «Набережной неисцелимых» сравнивал. А клали ли вы еду в «яркий арктический свет холодильника»? Персонаж Набокова клал. Иосиф Бродский, Василь Быков, Эрнест Хемингуэй, Владимир Набоков, Виктор Мартинович и всё то, что делает их ими, – это было объектом нашего пристального внимания на первом занятии. К слову, сам Виктор очень не рекомендует читать Набокова незрелым писателям – говорит, он замечательный, но крайне прилипчивый. Может навредить несформировавшемуся стилю юного автора. Ведь главная задача в этом нелёгком деле – выработать оригинальный стиль. В моей голове сразу же всплывает весьма правомерный вопрос: «А как понять, что твой стиль оригинален?»
Заметки законченного писателя
Вопрос «почему я на это согласился?» я задавал во внутренних диалогах накануне мастерской чаще, чем вопрос «как можно научить литературе?». На второй ответы дали другие, первое же касалось слишком важного и личного. Каждый прозаик – охотник-одиночка. Выдашь свои зимники, раскроешь тропы и лёжки – останешься ни с чем. Готовясь ко встрече, я наткнулся на фрагмент из Richard Hugo, который помог мне отделить личные тайны от научения охоте других. Every moment, I am, without wanting or trying to, telling you to write like me, — утверждал Hugo. И продолжал: But I hope you learn to write like you. In a sense, I hope I don’t teach you how to write but how to teach yourself how to write.
С этим разобрались, дальше дело было за малым: показать, как из слов складывается сюжет – даже тогда, когда в тексте как будто бы ничего не происходит. И все это – за полтора часа. За протяжённость одной пары. Готовясь, я вспомнил о том, что – быть может – было самым ценным сокровищем, утащенным мной из моего собственного обучения в университете. Однажды я, начинающий писатель, осмелился показать свой рассказ бородатому нервному лингвисту из Академии наук, читавшему нам на полставки литературное редактирование. Мы остались после пар, и он, впиваясь пальцами в свою бороду, как будто мой неряшливый текст делал ему больно, разобрал три первых абзаца. Показав, что в них хорошо, а что – чудовищно. Мы вряд ли беседовали больше получаса. Но за эти полчаса бородач провел мне операцию на зрении. Нечто подобное хотел бы сделать за эту пару я. Для первого приближения к тексту я избрал тот фрагмент из «Пнина» Набокова, который начинается предложением «From the sideboard and dining-room table Pnin removed to the kitchen sink the used china and silverware». Мы посмотрели, как с этим фрагментом справился Геннадий Барабтарло (с авторизацией Веры Набоковой), как его же перевел Борис Носик, а дальше был спор о том, является ли перевод Ильина самым совершенным. Что сказать об этом фрагменте? Человек моет посуду. Едва не разбивает чашу. Вытирает фарфор и хрусталь, расставляет все на «надежной» полке буфета. По каким-то причинам оторваться невозможно. Поймешь эти причины, выработаешь такой взгляд на вещи – сможешь писать о чем угодно. Далее мы препарировали Бродского и Быкова, условившись к третьей встрече придумать сюжет. Я сразу настроился на то, что буду работать вместе с ними. Свой сюжет я словил ночью накануне нашего коллективного сеанса письма.
Дзень другі
Нататкі пісьменніка-пачаткоўца
Сустрэча з беларускім паэтам, рэперам і пісьменнікам Віталем Рыжковым. Размаўляем па-беларуску. Слухаем ягоныя вершы пра скрыпачоў і лася. Апошні зусім не пра лясную жывёлу. Да і першы не пра музыкаў. Віталь чытае хутка і рытмічна, быццам на рэп-баттле. Хочацца адказаць яму такой жа тырадай. Але як жа? Як нараджаюцца такія радкі? «Доўга і пакутліва», – адказвае Віталь. Далей амаль 20 хвілін слухаем першую главу яго першага празаічнага твора, назва якога пакуль трымаецца ў сакрэце. Потым мы усе разам пачынаем «інтэрв’ю» Віталя са шматлікімі пытаннямі аб жыцці творчай асобы і прамудрасцях пісьменніцкага і паэтычнага рамяства. Віктар просіць Віталя даць пачынаючым пісьменнікам некалькі парад. Прачытаць сотняў дзвесце кніг, каб запоўніць усе брэшы ў адукацыі, і графаманіць дзень і ноч, каб набіць руку, – вось яго прапановы.«Ты разумееш, што гэта тваё, калі не можаш не рабіць гэтага», – яшчэ адна думка Віталя, якая дапаможа зразумець, ці на той ты дарозе ўвогуле.
Нататкі пісьменніка-канчаткоўца
«Браты Карамазавы» напісаныя вельмі прыблізнай мовай. Вось чым прыціснуты крэдыторамі і выдаўцамі Дастаеўскі не займаўся дакладна, дык гэта выкшталцоўваннем таго адзінага слова, да кінжальнай вастрыні каторага заклікаў Віталь (і заклікаю я). Акром, магчыма, «Бедных людзей», тэксты Дастаеўскага створаныя паспешліва і не дзяруць па душы дакладнасцю метафар. Але пры гэтым – Дастаеўскі – адзін з маіх любімых пісьменнікаў, наймацнейшы майстар слова, параўнаць якога ў ягоны перыяд проста няма з кім. Я шмат думаў, чаму так: чаму, напрыклад, Ханья Янагіхара робіцца зоркай інтэлектуальнай літаратуры, хаця кастурбаватасць яе мовы несапастаўляльныя з лаканізмам і бліскучасцю Джуліяна Барнса ці Ена Макьюэна. Паступова, я зразумеў, што тэксты вытвараюцца не толькі стылем, сюжэтам і рытмам, але і такой складанай рэччу, як энергія. І пры сустрэчы з жывым творцам ёсць магчымасць гэтую энергію адчуць. Зразумець. Спрычыніцца. Вось такі плён быў у нашай размове з Рыжковым. Вось шчыра не ведаю, што з яе атрымалі тыя 950 чалавек, якія праглядзелі яе трансляцыю.
День третий
Заметки начинающего писателя
Виктор просит: «Расскажите, почему вы решили прийти сюда». Напоминаю: сидим в кругу. Начинаем признаваться. Кто-то не умеет писать, но хочет научиться, кто-то когда-то писал, но забросил, а теперь хочет вернуться к старому хобби, кто-то пытается писать, но выходит со скрипом и скрежетом. В общем, публика довольно разношёрстная, у каждого свои пробелы и проблемы. Но решение для всех одно: фрирайтинг (freewriting). Следует делить процесс написание текста на два этапа: освобождение чистого творческого потока посредством свободного письма, а затем – редактура. Прежде чем приступить к фрирайтингу, Виктор ознакомил нас с основными правилами:
- Писать для себя. Совсем необязательно это кому-то показывать.
- Писать не в полную силу.
- Главное — процесс, а не результат. Даже если не получается подобрать нужное слово, можно просто повторить предыдущее.
- Ставить таймер. 15 минут в день — идеальное время для фрирайтинга.
- Не перечитывать, пока не допишешь до конца.
- Продолжать мысль. Пока пишешь, всегда думай о том, что будет дальше.
- Событийность. Нужно наполнять текст событиями, потому что динамика позволяет быстрее двигаться.
- Позаботиться о триггерах — предложениях, которые «запускают» весь дальнейший текст. Нужно придумать пару таких предложений, прежде чем начать сеанс фрирайтинга.
Пока Виктор ставит таймер, я ощущаю лёгкое волнение. Когда время пошло, все яростно накинулись с ручками на тетради, словно первобытные люди с палками. Быстрее, быстрее, нельзя останавливаться. Я цепляю каждое новое предложение за предыдущее, рисую картины в своей голове, чтобы потом описать, что я вижу. Порой я повторяю одни и те же слова несколько строк, потому что не знаю, что писать дальше. Главное – не останавливать поток. Самые быстрые 15 минут в моей жизни. 15 минут и 4 страницы, исписанные торопливым почерком со множеством описок. Но это не самое главное, ведь главное – то, что теперь на основе этого сырья я могу создать полноценный текст.
Заметки законченного писателя
Когда таймер был запущен, сложней всего было соблюдать собственноручно установленные законы. Запретить пальцам жать на «бэкспейс», запретить исправлять уже написанное, не перечитывать даже когда потерял мысль (и, как учит Peter Elbow, искать в таких случаях продолжение, развитие того, что мелькнуло на секунду в сознании, а не включать заднюю передачу). Сюжет был таким простым, что его, пожалуй, можно было ухватить одним предложением. Но меня интересовали подземные этажи этой конструкции, пробиться к которым позволял фрирайтинг, сеанс контролируемого безумия. Примерно на седьмой минуте тормоза стали отключаться, и наррация понеслась вперед в сумбурном потоке. Я успел вылепить контуры статуи; убрав за десять минут после завершения таинства наиболее очевидные уродства, я зачитал текст. Смысл этого упражнения был сугубо дидактическим. Но, читая, я понял, что учу в данном случае не других, а себя. Фрирайтинг не только снял тормоза, он пробудил внутреннего перфекциониста. И еще несколько часов после завершения мастерской выходящие из учебного корпуса коллеги видели в закутке под лестницей на первом этаже мою скорчившуюся над клавиатурой фигуру: увлеченный правкой, я забыл снять пальто. Сделав паузу, чтобы взять кофе, я обнаружил моих учеников, занятых почти тем же: некоторые молча шлифовали тексты, другие читали их друг другу. Все это – в канун Рождества.
Соприкосновение с бессознательным не только подхлестнуло креативность, оно еще и разбудило внутреннего перфекциониста. Который заставлял вновь и вновь пропалывать текст – до тех пор, пока каждое слово не оказалось там, где требовала логика сюжета (а не там, куда его поначалу закинуло бурное течение писания). Я остался доволен результатом. Пожалуй, я даже где-нибудь опубликую этот текст.
С какой добычей вернулись с этой охоты студенты, мы узнаем на нашей следующей сессии.